Уже в 70-е годы, когда СССР вовсю цвёл, писатели-деревенщики полюбили загубленную деревню, фарцовщики — иконы — и понеслась. Какой космос, какие танки? А вот исконно-посконное… И мораль сразу поперла кондовая — «ишь, в джинсах да кроссовках танцуют, патлы отрастили. Бесовское это всё». Это их стонущая по лаптям братия воплями о загубленном русском жизненном укладе реанимировала монархические байки о «России, которую мы потеряли».
Впрочем, уже с появлением первых видеосалонов и переводной литературы, эти нудные ребята из «роман-газеты» ушли в тень, поблёкли и слились с воспеваемым ими навозом.
В сорок четвертом году в предгорьях формировался или пополнялся после героического рейда кавалерийский корпус. В Батуми поступал овес из Америки — для военных лошадей, и вместе с овсом прибыло вот это растение. Сначала на него никто не обращал внимания, потом им любовались и тащили по садам, потом, когда он, паразит, как и полагается янки, захмелел, задурел на чужой на кавказской стороне, начал поражать собою лучшие земли, сжирать поля, чайные и табачные плантации, сады и огороды,- спохватились, давай с ним бороться, но поздно, как всегда, спохватились: заокеанский паразит не дает себя истребить, плодится, щупальцами своими, которые изруби на куски — и кусочки все равно отрастут, ползет во тьме земли, куда растению хочется.
Круглый год трясет веселыми кудрями, качает золотистой головой, пуская цветную пыль и ядовитые лепестки по вольному приморскому ветру, по благодатной земле, клочок которой тут воистину дороже золота. Н-да, подарочек! То цветочек с овсом, то колорадский жук с картошкой, то варроатоз на пчел, то кинокартиночка с голыми бабами-вампирками, то наклепка на форменные штаны переучившемуся волосатому полудурку с надписью отдельного батальона, спалившего живьем детей в Сонгми, — буржуи ничего нам даром не дают, все с умыслом.
(В.Астафьев, «Ловля пескарей в Грузии»)
Тут всё до боли знакомо, но вот что примечательно: во-первых, это рассказ 1984-го, когда подобные слова говорились исключительно комсомольскими карьеристами — а Астафьев говорит искренне, от души; а во-вторых и в-главных, Астафьев всё-таки «писатель-деревенщик» — т.е. представитель маргинальной и малочисленной группы населения, объявившей себя «настоящими русскими» в противовес «упадочной городской культуре».
Ирония тут в том, что «культура деревенщиков» представляла собой невероятный микст, сформировавшийся в 1930-60-х, и тот же Астафьев был по сути представителем лишь первого поколения этой культуры — в отличие от нормальной городской российской культуры, начавшейся даже не при Петре и даже не в Петербурге, а в конце XVI века в Архангельске.